Статьи и эссе

Мир без него — просто мир

Эти дни — с 24 апреля по 22 мая, вот уже в течение трех десятилетий воспринимаются почитателями таланта Владимира Ивасюка как жалобные. 3 мая 1979 года в адрес композитора поступило приветствие с 1 мая от Василия Зинкевича — когда подписывал открытку, Зинкевич еще не знал, что его друг пропал. И по сей день не выяснено, где он был, что он делал чуть ли не четыре недели. Родители звонили по телефону всем его друзьям и знакомым, в надежде на чудо, но чуда не случилось. Они почувствовали плохое, когда в начале апреля 1979 года на сына среди белого дня в Львове напали трое неизвестных. Он был физически сильным мужчиной и мог оказать сопротивление, но их было трое — выпивших, с разбитой бутылкой из-под шампанского. Пассажиры трамвая узнали Ивасюка, вмешались. Случай, провокация или предупреждение? Кому пришло в голову поднять руку на любимого творца?

«Червоная рута» и «Водограй» сразу преодолели “железный занавес”. Пели песни в Польше и ЧССР, печатали в своих изданиях. Вначале властям, очевидно, это было приятно: вот, мол, гляньте, какая победа национальной политики, когда песню поет вся страна и эта песня — украинская. Однако если бы на «Червоной руте» и «Водограе» все закончилось, то, возможно, судьба Ивасюка сложилась бы иначе. Но первые его песенные шедевры были не вершиной, а сердцевиной айсберга украинской песни, и вызывали целую лавину новых песен, и не только генетических украинских композиторов. Под воздействием Ивасюка писали Давид Тухманов и Эдуард Ханок, песни Ивасюка пели грузины и белорусы. А тут еще и ансамбль «Песняры», который возглавил генетический россиянин Владимир Мулявин, который оказался большим белорусом, чем многие другие творцы этой республики. Ивасюк и Мулявин почему-то больше всего раздражили достопамятного главного партийного идеолога Суслова, которому везде слышались песни именно этих двух творцов.

Уравновесить популярность «Червоной руты» какой-то другой песней в действительности было трудно, потому что ее пели все, везде и всегда. Без перевода. Даже в 1979 году одну из передач «В рабочий полдень» на заказ радиослушателей «Маяка» полностью посвятили песням Ивасюка, он даже выслал из Львова в Москву записанные на пленку ответы на вопросы почитателей. А начинали программу — с «Червоной руты»!

И пока Ивасюк учился в медицинском институте и воспринимался на будущее как врач, это еще можно было терпеть. Но он начинает учиться на подготовительном отделении Львовской консерватории. Заканчивает мединститут и хотя вступает в аспирантуру, однако вскоре оставляет ее, потому что музыки в его душе было намного больше, чем медицины. Педагог по композиции Анатолий Кос-Анатольский дает Владимиру прекрасную характеристику для вступления на первый курс. А когда уже есть первый курс — даже если и подыгрывали ему преподаватели консерватории в оценке или сквозь пальцы смотрели на пропуски занятий, так как какую славу принес Ивасюк консерватории в частности и Львову в целом, — то при упрямстве этого парня, звезды с неба снимающего, он дойдет до последнего курса. Тем более что в молодежной среде его ценили не только как композитора-песняра, но и как высокообразованного благородного человека. На съезде комсомола Украины, делегатом которого Ивасюка избрали комсомольцы Львовщины, он был чуть ли не самым популярным человеком. В фойе дворца «Украина» всегда в перерывах звучали его песни — гордились им как воспитанником комсомола и Буковина, и Львов, и вся Украина.

Рассказывал Левко Дутковский, как в 1973 году, после вручения Украинской CСР ордена Дружбы народов за то, что был собран 1 миллиард пудов хлеба (какая тогда была битва за этот первый украинский миллиард!), он вместе с ансамблем «Смеричка» принимал участие в торжественном концерте. И ему жали руку Брежнев и Щербицкий. Вспомнили при этом и Владимира — уж очень хотел Генсек пожать руку автору «Червоной руты». «Смеричка» как раз тогда перешла на профессиональную сцену в областную филармонию. Казалось бы, все пути-дороги открыты для Левка! Однако уже в октябре 1975 года он вынужден уйти из ансамбля «Смеричка» простым звукорежиссером на местное телевидение. Вот тебе и пожатие руки Генсека! Ансамбль же отдают на откуп то Соколову, то Таперечкину.

Владимир Ивасюк при всей своей славе был еще менее защищен, чем Левко, — у Левка была жена Алла — художник-дизайнер, единомышленник, коллега (это она создавала костюмы для «Смерички»). С Владимиром в Львове жила и училась в медицинском институте младшая сестра Галя, но в 1975 году она вышла замуж. И Владимир остался сам.

Вот бы вернуться в то время и узнать, с какой целью вызывали Владимира во Львов для учебы в медицинском институте, предлагая и консерваторию? Неужели только для славы города? Львов же никогда не был беден на таланты — ни литературные, ни композиторские и певческие. Но в 70-е годы слава Анатолия Кос-Анатольского уже поблекла, Мирослав Скорик еще в 1966 году отправился в Киев, а впоследствии отошел от песнетворчества, а Игорь Билозир еще только был на подходе — он учился в консерватории, как и Богдан Янивский и Иван Попович. А Владимир Ивасюк в то время (лето 1972 года) имел могучую перспективу превратиться во что-то большее, чем “самодеятельный композитор”, к рангу которого его уже причислили чиновники. Был молод, амбициозен, около его ноги уже лежали Украина, Россия, весь СССР. Он с первой попытки “взял” Москву — легче, чем Наполеон, потому что нашел там единомышленников. И такой могучий талант — в “загуменкованных” Черновцах? Вероятно, что судьбу его решали не в Черновцах — здесь же писали на юношу доносы, что “не посещает практические занятия — с сентября пропустил 18 пар, следовательно, сдать отработку не сможет, нужно исключать из медицинского института”. Интересно, как рука поднималась такое писать на человека, который прославил Черновицкий медицинский институт на весь Советский Союз и всю Восточную Европу? Возможно, что здесь была и элементарная зависть. Но все преподаватели мединститута, тем более автор «Докладной», хорошо знали, что не все отличники становились такими же отличными врачами. Врач — это так же чувство, талант, это так же творчество. Владимир имел все данные, чтобы стать хорошим врачом — это утверждают его однокурсники — в настоящее время достойные люди, высокопрофессиональные специалисты, например Мария Марчук, Анатолий Ющук и другие, вспоминающие Владимира. Понятно, что среди преподавателей были и такие, которые просто не понимали, ЧТО являет собой Владимир Ивасюк, — осеняемые идеей Платона Кречета (персонаж одноименной пьесы А. Корнийчука — врач-скрипач), влюбленные во врачебную профессию до фанатизма, они хотели одного — чтобы Владимир Ивасюк принадлежал к их “цеху”. И делали все для этого. Но когда к родителям Владимира пришли представители Львовского медицинского института — а сам Владимир был в военных лагерях и работал над песней «Песня будет среди нас», — то это не могло быть решением только ректората этого вуза — ведь отцу пообещали, что сын сможет учиться в консерватории. Случай не частый, чтобы не сказать — уникальный, как по тем временам. Потому что и сам перевод из института в институт без уважительной причины — это должен был быть переезд из города в город или что-то не менее важное — утверждался только Министерством. А чтобы принять студента медицинского института на подготовительное отделение консерватории — здесь также должно было быть согласие высшей инстанции. То есть судьба Ивасюка была решена уже до того, как послать представителя Львовского медицинского в Черновцы. И на очень высоком уровне. Его переезд во Львов был своеобразным “задатком” за будущую работу.

Какой же работы хотели от молодого творца партийные советские должностные лица? По-видимому, в первую очередь — это “придворных” песен, или, как тогда называли подобные произведения, “паровозов”. И тут оказалось, что Ивасюк и не имеет песен о партии и комсомоле — хотя и был в свое время делегатом и областной комсомольской конференции, и даже съезда комсомольского. Но, собственно, это можно было бы как-то простить, если бы случилось другое, намного более важное — вступление в ряды партии. Это был бы невероятный козырь в их руке!

Видимо, Ивасюк не поддавался в полной мере соответствующему влиянию, потому что в 1976 его исключили из консерватории — за пропуски занятий. Не удалось в Черновцах — удалось в Львове. Хотя — неужели нельзя было каким-то образом компенсировать эти пропуски? Ведь каким-то образом находили и тогда, и теперь выход для выдающихся спортсменов, которые ездили на соревнования. Или снова кто-то могучий решил его судьбу? Когда же Владимир, ценой больших усилий, возобновил учебу в консерватории, принял участие в нескольких официальных концертах, приблизительно в это время, как пишет М. Г. Ивасюк в повести «Монолог перед лицом сына», к ему подошла с разговором о вступлении в партию секретарь парторганизации Леонтина Мельничук. Известно, что вступление в партию среди интеллигенции строго лимитировалось, но Ивасюк еще был студентом, то есть имел приблизительно такие же права, как тракторист или доярка. Однако влияние на молодежь от его шага, да еще в год 60-летия Октябрьской революции, было бы намного большим, чем если бы это сделали даже 100 шахтеров в Енакиево. Правда, в этой истории был один “гвоздь” — хотя его мать София Ивановна была членом партии с 1943 года, что давало Владимиру очевидные преимущества, то отец 7 лет провел в Печорлаге и никогда не мог стать членом партии. А сам Владимир проштрафился в 1966 году, когда попал в историю с памятником Ленину в Кицмане и за это был исключен из комсомола. В Советском Союзе могли не вести учет расходов газа, леса, воды, но поступок Владимира был занесен в особенные реестры — имеется в виду служба безопасности. Хотя вскоре юношу восстановили в комсомоле, но однажды в письме к отцу Владимир сознавался, что волнуется из-за своих двух комсомольских билетов. По-видимому, именно поэтому он не попал в 1972 году в Мюнхен на Олимпийские игры в составе артистической бригады, хотя заботился о нем ЦК ВЛКСМ и документы в Москву передавались (поездом). Значит, кто-то более сильный, чем Евгений Тяжельников, тогда первый секретарь ЦК ВЛКСМ, не допустил Ивасюка к поездке. И кто бы это мог быть? Так же в 1975 году Владимир заполнял документы на поездку во Францию — на этом и закончилось.

Но когда уже сама секретарь партбюро завела о вступлении в партию разговор, значит, вышеупомянутые препятствия (события апреля 1966 года, исключение из консерватории, вынужденная безработица — с лета 1976 до сентября 1977, и даже то, что Ивасюк 4 марта 1977 года вышел из комсомольского возраста, который давал определенные преимущества при вступлении в КПСС) были устранены с пути Владимира. Кем-то могучим. Потому что он был очень нужен как коммунист. Оставались сугубо “технические” вопросы: проведение партсобраний, сбор рекомендации, поход на заседание парткомиссии в райкоме КПУ, но этим уже должно было заниматься партбюро. И то, что Владимир не поддержал этот процесс со вступлением дало толчок к продолжению кампании компрометации и дискредитации Владимира Ивасюка, начатой в 1976 году, когда его исключили из консерватории. Возможно, именно тогда на нем поставили точку, списали со счета. Знаю, что говорю, потому что в 1981 году пережила похожую ситуацию. А я же была одним из сотни журналистов сотни областных телерадиокомитетов СССР, и то мою биографию и биографию моих родителей изучали в соответствующих органах: какая причина отказа? — а на работе просто не давали дышать.

Ивасюк был одним-единственным — на весь Львов, на всю Украину, на весь Союз.

Михаил Ивасюк в повести «Монолог перед лицом сына» однозначно называет фамилию двух прежних компартийных секретарей — Добрика и Яремчука — считая их причастными к гибели сына.

Вполне понятно, что в тоталитарном обществе партийные мужи отвечали перед высшими эшелонами за все, что делается на подчиненной им территории. Был такой страшный случай в Черновцах, когда пропала жена одного из инструкторов обкома партии. В те же времена работники этих учреждений — и чем выше, тем больше — имели статус неприкосновенности (как нынешние депутаты). Сначала даже зацепки не было относительно местонахождения молодой красивой женщины, дочки преподавателей-доцентов Черновицкого университета. Мужчина сам заявил об исчезновении жены, ее начали искать. Месяца через два выяснились, что она не пропала, а убил ее в собственном доме муж — партийный работник. А Ивасюка не было почти 4 недели! И родители совсем не ощущали, что их сына ищут, — наоборот, были убеждены в том, что что-то замалчивается. Автор книги «Жизни и смерть Владимира Ивасюка» Иван Лепша утверждает, что на следственном деле Шевченковской районной прокуратуры было написано так: “Дело об убийстве Владимира Ивасюка. Открыто 27 апреля, закрыто 11 мая 1979 г.”. Тело же композитора нашли 17 мая. И уже после смерти опять порочили память творца, сделав его в глазах людей алкоголиком, человеком, который в течение двух лет (с июня 1977 — когда лег в больницу) никак не мог выйти из депрессивного состояния. Кто же тогда подготовил к печати сборник песен, прошел тяжелое испытание художественного совета издательства «Музыкальная Украина», член которого Игорь Шамо — мол, не так пишет — дважды возражал против издания сборника? Кто заботился о романе отца «Сердце не камень», который вышел в 1977 году и сразу получил известность? Кто готовил вместе с руководителем Главной редакции музыкальных программ УТ Наталией Абрамовой и дирижером Ростиславом Бабичем запись новой песни в ДЗЗ? Кто в апреле 1978 ездил в Ереван на конкурс молодых композиторов, а в ноябре — на всесоюзный конкурс в Москву, чтобы там стать лауреатом в двух номинациях — за фортепианную сюиту и песню «Баллада о Викторе Хара»?

Кого строители Олимпийского поселка пригласили к себе в гости, чтобы в авторском исполнении послушать замечательные песни? А как высоко оценили песенное творчество Ивасюка на всеукраинском смотре творческой молодежи в октябре 1978 года — и председатель Союза композиторов Украины Андрей Штогаренко в своем докладе, и музыкальная критика из Одессы и Вильнюса!

4 марта в Черновцах вместе с Дутковскими — Левком и Аллой, родителями и сестрой праздновал свое 30-летие. Много работал, готовился сдать экзамены за 2 курса, чтобы быстрее окончить консерваторию. Носил в портфеле незаконченные произведения. В апреле в Хмельницком (там был членом жюри конкурса комсомольской и патриотической песни) показывал Ольге Рутковской незаконченный «Струнный квартет». У него были замечательные отношения с педагогом — Лешеком Мазепой.

Ему написали замечательную характеристику для представления на премию имени Островского. Да, он имел право на получение этой награды, ведь был кумиром всей молодежи. Но в то же время с ним представляли и Олега Киву — талантливого композитора, на 2 года старшего, чем Ивасюк, киевлянина, он был членом Союза композиторов, который эту премию и получил. Ивасюк же в то время был студентом консерватории. Он знал, что по закону членом Союза сможет стать, только получив диплом консерватории. Поэтому и спешил досрочно закончить учебу. И Юрий Рыбчинский вспоминал, что Ивасюк по окончании консерватории собирался переезжать в Киев, где все же было больше возможностей для творца его масштаба. Ему же было всего 30 — жизнь впереди!

Стоит развеять миф о неприсуждении Ивасюку Шевченковской премии за спектакль «Знаменосцы». Спектакль «Знаменосцы» в Львовском театре им. Заньковецкой в 1975 году занял первое место на конкурсе театральных представлений, посвященном 30-летию победы. Музыка Ивасюка к спектаклю была оценена чрезвычайно высоко. Но Шевченковскую премию заньковчанам в 1977 году присудили за спектакль «Тыл». Еще стоит отметить, что и Лариса Кадырова, которая сыграла в «Знаменосцах» одну из главных ролей, лауреатом премии стала только в 2009 году!

Как вспоминала незабываемая Людмила Шкуркина, первая любовь Ивасюка, Владимир был сильным мужчиной, он умел достойно переживать неудачи. Так мог ли Ивасюк впасть аж в такую депрессию, чтобы наложить на себя руки самым примитивным способом? Возможно, все, изложенное выше, — детали. Но очень важные детали, которые помогли бы, наконец, открыть завесу над тем, почему погиб Ивасюк. А дополнение к сказанному можно найти в книге «Заговорщики в Кремле» российских исследователей В. Соловьева и Е. Клепиковой, в интервью Неонилы Братунь, упомянутой уже книге Ивана Лепши и тому подобном. Поэтому вызывало разочарование утверждение О. Медведько, что за три месяца работы следственной комиссии по делу смерти певца “причастных к возможной гибели Ивасюка пока не установлено”.

Какое бы решение не приняла Генпрокуратура по делу Владимира Ивасюка, те, кто знал его тогда, кто уважает его талант сегодня, никогда не согласятся с версией, что композитор сам лишил себя жизни. В конечном итоге, он имел конкретные жизненные и творческие планы и собирался их выполнить. Около него была мама, он боготворил отца и сестер. Он принадлежал музыке, а, как сказал великий поэт, “лишь любовь музыки сильнее”. Поэтому хочется одного — чтобы “не касались музыки руками”. Ивасюк заслужил своим большим талантом право на светлую память.

Прасковья Нечаева

2009