Книги о Владимире Ивасюке и песенники
Монолог перед лицом сына
Раздел двадцать третий
Володю восстановили в консерватории. К нему вернулась бодрость, и он относился с юмором ко всему, что приходилось ему пережить. На протяжении лета отдохнул, набрался сил, начитался, а теперь с нескрываемой радостью идет к Лешеку Зигмундовичу Мазепе, с которым начинаются серьезные и продуктивные занятия.
Володя напряженно работает — старается усвоить то, что пропустил, и сдать несколько экзаменов и зачетов. За короткое время ликвидирует свою академзадолженность — летняя же экзаменационная сессия была пропущена. Но все это не мешает ему развернуть активную творческую работу. Пишет несколько новых песен и инструментальных произведений.
Володя активно работает над своими инструментальными произведениями — этого требует его теперешняя ситуация и учебная программа. Хотелось также разнообразить жанрово свое творчество. В течение одной недели пишет «Сюиту-вариации» на тему украинской народной песни «Сухая верба». Это произведение принесло ему некоторый успех. Его исполнил камерный оркестр Львовской консерватории. Позже — в середине 80-х — его будет исполнять с успехом и камерный оркестр филармонии города Ровно под дирижированием Богдана Депо. Пьеса пронизана выразительным, волнующим драматизмом.
Успех «Сюиты-вариации» подбодрил Володю, который вскоре пишет пьесы для двух скрипок и фортепиано, потом «Мелодию», отличающуюся глубоким лиризмом. Володя с удовольствием играл ее. Кроме этих инструментальных произведений Володя пишет целый ряд песен на слова своего старшего друга поэта Р. Братуня. Эти песни имеют резко выраженный публицистический характер. Это такие: «Братский круг», «Встречайте меня» — первая часть кантаты, в которой идет речь о любви поэта к родной земле и украинскому народу. Правда, под давлением разных заданий и неотложных работ в консерватории Володя отложил работу над двумя остальными частями.
«Юношеская баллада» посвящена памяти украинского поэта Николая Шпака, брата Неонилы Николаевны Братунь.
Эта прекрасная элегия часто исполнялась по украинскому радио и оказывала сильное впечатление на слушателей.
Приятным событием было и то, что министерство культуры УССР заказало Володе кантату на слова Павла Тычины и Максима Рыльского. Даже заплатили ему аванс одну тысячу рублей. Это подняло еще больше дух Володи. Он со всей серьезностью относится к этому заказу. С требовательностью, даже тщательностью подбирает тексты поэтов, а потом много времени проводит за инструментом. Мать, которая жила с ним оберегает его работу от телефонных звонков и гостей, которые своими разговорами часто отвлекали его внимание.
Володя старательно посещает все занятия в консерватории, готовится к ним, а в минуты отдыха читает, ходит в кино и оперный театр. Но ни на мгновение не забывает о реализации своих замыслов. Пишет все новые и новые песни. Чувствуется какая-то жадность к ним. На слова Р. Братуня создает несколько лирических песен и романсов «Огни Львова», «День с тобой», «Зимняя сказка», «У тебя лишь раннее лето», «Незваная моя любовь», «Ноктюрн осеннего города». Эти лирические произведения просто-таки украшают творческий задел Володи.
Нас радовал его светлый оптимизм и почти ненасытная жажда работы. В этот период Лешек Зигмундович занимает значительное место в моральной и творческой жизни Володи. Значительной поддержкой для сына было и то, что в те тяжелые месяцы его посещали писатели Ирина Вильде, Степан Трофимук, Степан Пушик, Богдан Стельмах, Роман Кудлик. А Ростислав Братунь наведывался чуть ли не каждый день. Во время своих встреч начерчивали новые планы сотрудничества, которые стимулировали постоянно Володино трудолюбие.
Володя охотно демонстрировал свои успехи перед Ириной Вильде и Степаном Трофимуком. Садился за пианино и проигрывал свои песни, романсы, баллады. Много импровизировал, крутил свои магнитофонные записи. Я посматривал на него сбоку и думал о том, что он не безразличен к тому, что скажет о нем славная семидесятилетняя писательница и искренний друг, преисполненный гордости за него, Степан Трофимук.
Взаимоотношения с Ириной Вильде были очень хорошие, писательница перед несколькими своими путешествиями на Буковину или в Карпаты брала взаймы у него деньги, которые возвращала в точно назначенный день. Свое же глубокое уважение к Ирине Вильде он не скрывал, всегда с теплом сына целовал ее обе руки, а она наклоняла к себе его голову и целовала лоб. Свое уважение к знаменитой писательнице он перенес и на Василия Мартынова, талантливого украинского поэта и журналиста, который всегда беспокоился о старенькой писательнице. Он посвятил ей проникновенное стихотворение, которое Володя собирался превратить в песню. Мы часто видели, как он сидел за инструментом, наигрывал без остановки в поисках той мелодии, которая должна была вознести колоритную личность украинской писательницы. Процесс поиска новых музыкальных образов бывал у Володи довольно продолжительным, сложным и болезненным. Он не мог удовлетвориться какой-нибудь бледной мелодией, банальными интонациями, когда шла речь о Дарине Дмитриевне. Иногда мне казалось, что Володя наконец-то нашел то, что искал. Но он держал ту песню в памяти, не торопился записывать ее. А это означало, что он надеется на лучшую песню. Такой была творческая манера. Я не запомнил ту мелодию, а Галя в то время жила со своим мужем аж на окраине Львова, не знала той мелодии.
В ноябре 1977 года Володя пригласил от моего имени на мой день рождения Ирину Вильде и Степана Трофимука. Писательница охотно приехала в Черновцы.
С первых минут ее пребывания в нашей семье настроение ее поднялось. Писательница очень быстро вписалась в новый для нее семейный круг, словно она уже много раз бывала у нас. Чувствовала себя очень хорошо в обществе Гали и Оксаны, нашла много тем для общения с моей женой. Дарина Дмитриевна охотно рассказывала о своих родителях и сыновьях, которых безумно любила. Она просто-таки обожала своего папу, которого уже давно не было в живых. Признавалась жене:
— Мать была для меня родным домом, воздухом, которым я дышала, живой вселенной, наивысшей красотой в жизни. А папа был солнцем, которое согревало нас всех, давало нам сил быть полноценными людьми. Казалось, что без папы мир не мог существовать.
Присутствие Дарины Дмитриевны на моем творческом вечере привлекло множество черновицких литераторов и немало интеллигенции. На том литературном вечере Володя сблизился с Моисеем Фишбейном, талантливым украинским поэтом еврейского происхождения. Он его искренне уважал за высокопоэтические стихотворения, прекрасные переводы поэзии Пауля Целана и Тудора Аргези. Уважал и за глубокое знание украинского языка. Володя собирался написать несколько романсов на слова этого одаренного поэта.
После литературного вечера Дарина Дмитриевна осталась у нас. Володя воспользовался этой возможностью и сделал немало фотографий, которые доныне хранятся с пиететом в альбомах нашей семьи, как дорогая реликвия. Мы дорожим ими. Надеемся, что настанет то время, когда общественность города Львова добьется, что в доме, в котором жила писательница, будет открыт ее музей, для которого те фотографии станут ценной находкой. (Музей Ирины Вильде был открыт в Львове в 1998 году — прим. ред.)
В среде нашей семьи писательница чувствовала себя свободно, расковано. По крайней мере, мы так думали. Говорила, что ей тепло и уютно в нашем доме. Жена, Галя, Оксана и Володя предложили ей остаться в нашей квартире, состоящей из четырех хороших комнат, на всю зиму. Мы ей давали самую теплую из комнат, печатную машинку, обещали полную бытовую беззаботность, абсолютный покой для творческой работы. Я даже нанимался к ней в секретари. За обедом Володя высказал мысль, что в богатом творчестве писательницы не хватает книги воспоминаний об отце, матери, многих писателях, которых она хорошо знала. Там стоит рассказать историю написания ее произведений.
Дарина Дмитриевна соглашалась с Володей, одобряла его мысли, но через несколько дней сказала, что ей необходимо ехать во Львов. И поехала. К Володе она приходила еще несколько раз в обществе со Степаном Трофимуком. Вспоминала добрым словом нашу семью.
* * *
Ежедневная работа над программным материалом, содержательные занятия с Лешеком Зигмундовичем и другими преподавателями консерватории не тормозили его творчества и стараний в популяризации и распространении достижений среди своих поклонников. Он, как и раньше, часто выезжал в Киев, где, к сожалению, нужно было постоянно одолевать сопротивление людей, ведающий столичными оркестрами, которые могли исполнить на хорошем уровне его произведения, сделать более-менее стоящую фонограмму.
Володя с болью и страхом ездил в столицу, потому что знал, что тамошние деятели от музыки обязательно унизят его, оскорбят. Он мне часто рассказывал о своих киевских одиссеях. А один раз приехал в прескверном настроении. Жаловался на невоспитанность столичных музыкантов.
— А чем ты это объясняешь? — спросил я. — Ты же за ними постоянно наблюдаешь…
Володя махнул скептически рукой и ответил:
— Каждая столица имеет свои глубокие и благородные музыкальные традиции. Там высокие мысли, тревожащие звуки песен и симфоний плавают в воздухе. Нитка почтительности и переживания за прекрасное живет в подсознании каждого музыканта, признанного и непризнанного. В Киеве традиции уничтожены еще со времен «отца всех народов». Профессиональная честь и национальная гордость поплыли с днепровскими волнами в Черное море. Теперь музыкантов сводит вместе случай, ведь нужно же зарабатывать. Музыкантов не радует то, что они ярко исполняют свою работу, а только та сумма денег, которую им заплатишь.
Володя чувствовал огромную радость от исполнителей своих песен, романсов и баллад. Прежде всего, это Василий Зинкевич, Назарий Яремчук, София Ротару, Лидия Михайленко и Людмила Артеменко, Игорь Кушплер, Виктор Шпортько… Он гордился ими. Они мастерски раскрывали чистоту мыслей, высказанных в песнях, и романтику возвышенных чувств. Произведения же Володи были пронизаны драматизмом современной жизни и не оставляли никого равнодушным. Они имели значительное влияние в многолюдных аудиториях.
Те певцы были одновременно и добрыми его друзьями. Меня часто спрашивают, почему его произведений не исполняли такие великие певцы, как Дмитрий Гнатюк, Анатолий Соловьяненко, Анатолий Мокренко и другие. Дмитрий Гнатюк, например, пустил в мир песни С. Сабадаша, В. Михайлюка и И. Шамо. Нельзя объяснить тем, что Володю постоянно дискредитировали в «композиторских сферах» так званные профессионалы, которые тоже культивировали, но с меньшим успехом, песенные жанры. Кроме того, обыватели узнали, что еще учеником средней школы Володя вместе с другими учениками совершил досадный проступок. Об этом школьном случае с наслаждением рассказывали через много лет в кругах, где ненавидели его популярность на Украине и за ее границами. В середине 70-х годов некоторые силы пытаются представить его опальным, хотя на самом деле он таким не был. Но в трепетном воображении титулованных певцов он был почему-то неблагонадежным. А этой неблагонадежности лауреаты боялись, поэтому и открещивались от его произведений.
Кроме того, в характере Володи были значительные «недостатки» — он не мог преклониться перед вельможами из исполнительского мира и проявлял гордость перед теми, от кого разило напыщенным чиновником. Он был самолюбивый и ранимый и чрезмерно преисполненный чувства человеческого достоинства. Не терпел великопанской пренебрежительности, которая поражала его самолюбие творца, уже сказавшего свое слово своей Украине.
Последние два года жизни Володи отношение к нему было в некоторой мере парадоксальное со стороны «власть имущих». C одной стороны, казалось, что его ненавидели за успехи в творчестве. Но народная любовь раздражала чиновных бездельников, считающих, что любовь украинцев к своему певцу ненормальное явление, своеобразная крамола. На их взгляд, совершенно нормальным является то, когда украинец ненавидит украинца, пишет на него доносы, клевещет или же относится к нему с равнодушием. Можно восхищаться любым, только не своим соотечественником. Это же безобразие, буржуазный национализм. Таким образом, в этом усматривалась какая-то нездоровая тенденция к единению и согласию, подозрительной национальной солидарности. А это плохо, от этого до независимости только один шаг. Единство среди украинцев может основываться только на основах марксистско-ленинской идеологии. Приспешники В. Ф. Добрика, первого секретаря Львовского обкома партии, даже начали издеваться над популярным музыкантом, вызывали его к себе и задавали ему глупые вопросы. В самом деле, произведения Володи порождали в людских сердцах совсем новые чувства, которые не согласовались с казенными настроениями. Но вот случилась смешная оказия.
Летом 1975 года в Киеве пышно отмечали «украинский миллиард», то есть Украина побила все рекорды собранным урожаем зерновых. На тот праздник даже Л. И. Брежнев приехал и привез с собою в Киев целый поезд паразитарных словоблудов, чтобы придать событию почти исторического значения. Вокруг этого события разливались моря подслащенной чиновнической риторики. После того начался большой концерт лучших исполнительских сил Украины. Там исполняли и несколько песен Володи, который находился тогда в зените своей славы. Те песни понравились высокопоставленным слушателям и самому Л. И. Брежневу, который во время антракта подошел к ансамблю «Смеричка» и спросил:
— Где тот парень, который написал эти песни? Я хочу пожать ему руку.
Л. И. Брежневу ответили, что Володя врач, который учится в аспирантуре Львовского медицинского института, и учится в консерватории. Он не поет в ансамбле «Смеричка».
Л. И. Брежнев сказал:
— Тогда передайте ему мой привет и самые лучшие пожелания.
Скажу со всей откровенностью, что Володя, услышав те слова из уст своих друзей, обрадовался. Был уверен, что они дойдут до казенного слуха всяких функционеров, и они дадут ему покой. В другой раз Володя сказал шутя:
— Вместо привета Л. И. Брежнева было бы лучше, если бы А. Соловьяненко, А. Мокренко или Д. Гнатюк спели по одной моей песни. Я же для них написал «Песню о тебе».
Похвала Брежнева встревожила Володю и другим своим аспектом. Когда мы все были дома, он сказал:
— Те, кто слышал слова Брежнева, скоро их забудут. И не станут их распространять. Если мы будем рассказывать кому-то об этом факте, то мои коллеги-завистники скажут, что я добился такой-сякой популярности, потому что меня похвалил привселюдно Брежнев тогда, когда выпил пол бутылки коньяка. В конце концов, похвала врага моего народа звучит для меня как оскорбление, уличное ругательство. Она унижает меня.
— Я полностью согласен с тобой, сын, похвала Брежнева не принесет чести твоему имени. Нужно ее умолчать.
И мы больше не вспоминали об этом факте при жизни Володи. Поверили в рациональность сказанного сыном. Его доброе имя, хотя небольшое, но честное, создано талантом и работой.
Володю время от времени приглашали на Московское радио и охотно транслировали его песни. У сына были там добрые друзья. Он, как уже было сказано, находился в хороших отношениях с Алексеем Гургеновичем Экимяном. У них была взаимная потребность общаться. Помню, что за два недели до свадьбы Гали Володя набрал номер телефона генерала-композитора и сказал:
— Моя сестра Галя, которую вы хорошо знаете, выходит замуж. Очень нужен, Алексей Гургенович, свадебный генерал. Наша семья сердечно просит вас… Что вы на это скажете?
— Володя, я уже в отпуске. Чемоданы уже перевязаны, билеты на самолет в кармане — завтра вылетаем. Семейство мое трусит дорожная лихорадка. Я же два года не был в отпуске. Должен убегать подальше. Извини…
Поэт Юрий Рыбчинский сказал, что под влиянием произведений Володи Алексей Гургенович написал несколько песен на стихотворения украинских поэтов. Отдельные произведения композитора-генерала с большим мастерством исполнил Дмитрий Гнатюк.
В близких отношениям Володя находился также с популярным российским композитором и исполнителем своих песен Евгением Мартыновым. Это был добрый и весьма привлекательный человек, который пленил слушателей своим задушевным лиризмом.
Работники Центрального радио и телевидения на протяжении многих лет высказывали свою благосклонность, симпатию и уважение к творчеству Володи. Часто брали у него интервью, транслировали его произведения, сопровождая их высокими оценками. Юрий Силантьев, который высоко ценил его талант, все время напоминал, что ему нужно перебраться в Москву, ведь в Львове или Киеве у него нет никаких перспектив. Но Володя был непоколебим в своем решении — окончить консерваторию в Львове и обязательно живить свое творчество духом родной земли. Только это может быть залогом его дальнейшего развития.
Но во второй половине 70-х годов сыну начали часто намекать на Московском радио и телевидении отдельные руководящие работники, что он слишком увлекается произведениями украинских поэтов, а от этого увлечения «попахивает» украинским национализмом. И это не был единичный случай. Когда он мне это сказал, я ответил, что это был, наверное, какой-то серый, необразованный клерк с куриным кругозором. Володя был поражен глупостью и наглостью этого функционера, который осмелился высказать эту дикую ерунду.
Прохаживаясь широкими шагами по комнате, Володя возмущался. Был взволнован и зол.
Я пытался его утешить и успокоить. Но он махнул резко рукой и ответил:
— Жаворонок не имеет права петь так, как поет, ведь это будет националистическое пение. Он должен разливаться трелями соловья или чириканием воробья. Это будет настоящий интернационализм. Синица должна каркать, как ворона, а петух крякать, словно утка. Корова должна ржать, а конь выть по-собачьи. Только таким образом мир наполнится шедеврами и настоящей красотой.
Мы слушали эти слова, наполненные сарказма, и улыбались. Мать даже сказала скептически:
— Стоит ли брать в сердце какую-то мелочь?
— Эта мелочь, мама, руководит целым отделом и выполняет распоряжение Суслова, который вырабатывает генеральную линию в идеологической борьбе за самую передовую идеологию, — объяснял Володя. Потом еще добавил: — французы, итальянцы, россияне и все остальные цивилизованные народы поют на своих языках и их никто не называет националистами. Почему это так? А мы, украинцы, уже с самой колыбели стаем националистами, если матери нам поют украинские колыбельные. Поэтому нас перевоспитывают в концлагерях. Украинец перестает быть националистом аж тогда, когда пренебрегает своим языком, песней, своими национальными традициями, любит все, кроме своего родного.
— Откуда ты набрался этих идей, Володя? — спрашиваю.
— Их не набираются… Их пробуждают наши наблюдения, выводы вырабатываются в мозге, если он есть в нашей голове.
Прошло несколько дней после того разговора. Володя приехал в Черновцы. Он взял с полки один том УСЭ и начал внимательно читать. Потом позвал меня и сказал:
— Послушай, украинцы всегда были патриотами, потому что они боролись только за свое место под солнцем на своей земле. Никого не хватали за горло, чтобы не пел свои песни. Всегда были готовы поделиться куском хлеба с другими народами… А это патриотизм…
Хотя и больно было Володе от этих бессмысленных замечаний и желаний, намеков или откровенных требований, Володя все же не лишал себя добрых чувств к своим искренним московским друзьям, которые не принадлежали к узколобым советчикам. Он не убегал от своего творческого призвания в медицинскую практику, а довольно активно продолжал работать над своими произведениями. Более того, вопреки начальникам он даже нашел нового друга и соавтора в лице Андрея Дементьева, на слова которого написал три произведения: «Моя мечта», «Расскажи мне, отец» и «Рождение дня». Эти песни исполнялись в Украине и нравились слушателям. Песню «Расскажи мне, отец» мастерски исполнял певец Назарий Яремчук, который своеобразным голосом придал очарования этому произведению. Особенной похвалы и высокую оценку народа получил романс «Рождение дня» в прекрасном исполнении Василия Зинкевича и днепропетровской певицы Людмилы Артеменко. Эта творческая удача принесла утешение Володе. Как-то раз он после телефонного разговора с кем-то из Москвы с радостным блеском в глазах сказал:
— Поэт Андрей Дементьев считает, что наш романс «Рождение дня» является одним из лучших романсов, написанных на стихи российских поэтов в послевоенные годы. И вы представьте себе, что какой-то чиновничий голодранец позволяет себе выдумывать какой-то украинский национализм, который выдумал в двадцатые годы грязный прихвостень Сталина Лазарь Каганович.
— К сожалению, к тому волшебному романсу обращаются только украинские певцы, — бросаю невольно.
— Это правда. Я сделаю из этого свой вывод. Никогда не сойду с украинских национальных позиций.
Весной 1978 года произошло приятное событие. В Ереванской консерватории объявили конкурс для студентов-композиторов на лучшее инструментальное произведение. Володе посоветовали взять участие в этом соревновании, но он сомневался, хотя и имел уже несколько инструментальных произведений. После некоторых колебаний он предложил свою «Сюиту-вариации». Это произведение, хотя и было положительно оценено в консерватории, вызывало у него недовольство. «Полифоническая сюита» и «Квартет» тогда были еще в стадии черновика. Он, будучи очень требовательным к своим произведениям, отбросил мысли о них.
Разговаривая по телефону с Алексеем Гургеновичем Экимяном, Володя рассказал ему, что имеет возможность поехать на землю его дедов-прадедов. Но мысль о том, что не достаточно подготовлен, сковывает, тормозит его. Алексей Гургенович посоветовал ему отбросить любые сомнения и срочно давать согласие поехать в Ереван. Эта поездка не будет пустой, она обогатит его опытом, расширит знания, прольет свет на целый ряд проблем, которые не раз еще возникнут в жизни. Ко всему нужно себя готовить. Он преисполнится новым смыслом, а этого не нужно избегать.
Володя был искренним ценителем великой армянской литературы, в том числе прекрасной лирики, которую знают во многих странах. Любил и знал неплохо произведения О. Туманяна и С. Капутикян.
В конце концов, он отважился поехать в Армению, чтобы полюбоваться ее оригинальной красотой, увидеть ее людей, города и села. Даже попросил поехать с ним маму, которая тоже любила путешествия. Она еще в юности мечтала увидеть Кавказские горы. Володя просидел немало времени в библиотеках, чтобы познакомиться с Арменией, которая скоро предстанет перед его глазами.
На конкурсе «Сюита-вариации» прозвучала довольно-таки неплохо, похвалили за оригинальность, слушали ее с интересом и даже отметили прекрасное исполнение пианистки М. Десяткиной из Львовской консерватории.
На конкурсе Володя не пропускал ни одного произведения, слушал все с напряженным интересом. При всей его любви к свежести, новизне, новаторству он отбрасывал интонационную сумбурность, композиционную хаотичность и всегда защищал и утверждал в творчестве элегантную, как он говорил, музыкальную форму.
Армения оставила глубокий след в его памяти. Каждый свободный час он блуждал по улицам столицы, посещал все, что характеризовало многовековую культуру очень талантливого народа.
Ереван — волшебный город, Володе и матери особенно заимпонировали театр оперы и балета им. О. А. Спендиарова, славная библиотека Матенадаран. Посетили много армянских церквей, музеев, а также университет. Побывали и возле Севана — огромного горного озера, окрасы армянской земли. Володя уже бывал в тех горах раньше вместе с группой энтузиастов альпинистского спорта и привез оттуда много фотографий.
